МАРИЯ И ЕЛИЗАВЕТА. СКУЛЬПТУРНАЯ ГРУППА ИЗ СОБОРА В РЕЙМСЕ. Ок. 1230 г.

Готические храмы, эти величественные памятни­ки бурной жизни средневековых городов, воздви­гались столетиями. Поколение за поколением тру­дилось над их возведением, пока не возносились они к небу своими крутыми стрельчатыми сво­дами и ажурными башнями.
В этих сооружениях, в скульптурном убранстве, которым они щедро украшались, ярко отразилось противоречивое время первых потрясений незыб­лемого дотоле феодального порядка в Европе. Бо­гатели и становились могущественными крупные города, устанавливающие у себя независимое от своих бывших господ правление — так называе­мые коммуны. Но сильна была еще власть фео­дальных властителей и освящавшей ее католи­ческой церкви. Поэтому период XII—XV веков наполнен в истории Западной Европы самыми драматическими конфликтами в реальной дей­ствительности и в духовной жизни. «Дух — все, плоть — ничто» — этот основопо­лагающий тезис христианского аскетизма полу­чал свое подтверждение в симфонии стремящихся ввысь архитектурных форм. Опираясь оземь тя­желыми лапами контрфорсов, здание стремитель­но и легко вздымается ввысь — всем своим ажурным каркасом с огромными окнами, с це­лым лесом круто взбегающих вверх подпорных конструкций, с венчающими башни пинаклями и шпилями.
В этих удивительных постройках идеализм хрис­тианского мировоззрения, казалось бы, достиг своей кульминации.
Но это лишь одна сторона дела. В самом дерз­новении человеческого гения, смело бросившего в небо это каменное кружево, есть нечто герои­ческое. Творческая мысль все еще бьется в путах религиозного сознания, но она уже освободилась от рабской покорности «всемогущему»: она ста­ла беспокойной, страстной, ищущей. И она, эта живая творческая мысль, как бы застыла в на­пряженных, динамических формах готических храмов. И характерно, что именно могуществен­ные и богатые города стали колыбелью дерзкого свободомыслия во всех сферах духовной жизни. «Городской воздух делает свободным», — гласи­ла поговорка тех времен.
Тот же сложный, беспокойный дух живет и в го­тических скульптурах, как живет он и в фило­софии, и в поэзии эпохи.
В стихах трубадуров и миннезингеров мы встре­чаемся с богатым душевным миром человека, по­мышляющего больше о земных радостях любви, чем о небесном блаженстве. В одной повести при­мерно того же времени, что и скульптуры собора в Реймсе, одного из наиболее значительных па­мятников французской готики, герой-рыцарь, раз­лученный с возлюбленной, в ответ на обещание райского блаженства отвечает: «Не нужен мне рай! Я туда не стремлюсь, лишь бы была со мной Николетта, моя нежная подруга, которую я так люблю. Я скажу вам сейчас, кто попадает в рай. Старые попы, и дряхлые калеки, и убогие, что дни и ночи ползают перед алтарями... с ними мне делать нечего. А вот в ад я хочу, ибо в ад ухо­дят прилежные ученые, доблестные рыцари... и славные воины, и благородные люди. С ними мне будет хорошо».
Такие, с точки зрения церкви, ужасные мысли не редкость в XIII веке.
По-своему эта духовная атмосфера преломилась и в статуях, украшающих входы в Реймский собор. Конечно, тут не место для фривольного легкомыслия. Входящего в храм встречают обра­зы священные и возвышенные. Но мастера этих скульптур сквозь строгие церковные каноны прорываются к живому ощущению натуры, стремят­ся передать жизнь человеческого духа. В ритмических рядах фигур святых, где вместо прежнего монотонного повторения недвижных изображений живут динамические импульсы, за­рождается высокое духовное напряжение. Свет мощными потоками заливает скульптуру, играет на драпировках праведников, на крыльях анге­лов, вибрирует в дробных складках одежд Марии и Елизаветы.
Двухфигурная композиция «Встреча Марии с Елизаветой» помещена на пилонах централь­ного портала. Изображена традиционная сцена встречи двух женщин, готовящихся к материн­ству: Марии — матери Христа и Елизаветы — матери Иоанна Предтечи.
Фигуры стоят на отдельных консолях, чуть по­вернутые друг к другу. Головы юной Марии и пожилой Елизаветы слегка склонены навстречу одна к другой. Жесты рук также связывают фи­гуры между собой.
Однако группа не производит впечатления ожив­ленного разговора двух встретившихся горожа­нок. Обе женщины и связаны и отъединены в одно и то же время. Их позы и жесты скорее намекают на внутреннюю связь, чем дают ощущение непо­средственно увиденной сцены. Есть некая стро­гость, сдержанность в этих величавых фигурах. Выразительны лица: что-то эллинское чувствует­ся в правильных, гармонически ясных чертах, мягком овале лица Марии. С ним резко контрас­тирует худощавое, несущее на себе печать про­житых лет лицо будущей матери Иоанна. Они не только не смотрят друг на друга — их взоры устремлены куда-то вдаль, но кажутся погружен­ными в себя, будто прислушивающимися к но­вой зарождающейся жизни. Особенно большую роль в выразительности этих скульптур играют складки одежд, плотно окутывающие обеих жен­щин. То глубокие, создающие густые тени, то взбегающие целым потоком мелких бороздок, они придают поверхности статуй необычайно напря­женную пластическую жизнь. Духовная энергия созданного образа выражена не столько в лицах и даже жестах, сколько в пульсирующей дина­мике скульптурной формы. «Дух» пронизывает здесь камень, ставший подвижным, живым, тре­пещущим. Но этот дух теперь не отвлеченное «божественное» начало, а настоящая человече­ская эмоциональность. Живая человеческая страсть одухотворяет в этой необыкновенной по рафинированному мастерству скульптурной ком­позиции религиозный сюжет. «Священное собесе­дование» под резцом безвестного скульптора превратилось в прославление высокой красоты человеческой души.

Автор - М. В. АЛПАТОВ

Комментарии

Добавить комментарий

Статьи об искусстве