ПОРТРЕТ ЭТЬЕНА ДЮМУСТЬЕ. Ок. 1570. Пьер Дюмустъе /ок. 1540 — после 16001. Санк-Петербург. Государственный Эрмитаж

Первым жанром, который обрел самостоятель­ность, выделившись из традиционной религиоз­ной живописи средневековья, был портрет. Еще в XIV веке появились первые портретные изображе­ния как в живописи, так и в скульптуре. Но впол­не определился портрет в следующем, XV столе­тии, когда в разных странах Европы, прежде все­го в Нидерландах и Италии, живописные изобра­жения конкретных лиц получили широкое рас­пространение.
Техника исполнения портретов была тогда свое­образная. Так как в большинстве портретирова­лись лица высокопоставленные, они не утружда­ли себя долгим позированием. Художник делал с натуры рисунок, достаточно, впрочем, тщатель­ный, на котором ставились пометки о том или ином цвете. Один такой рисунок, например, до­шел до нас от Яна ван Эйка.
До начала XVI века рисованный портрет служил только подготовительным материалом для порт­рета живописного. Но уже в первой половине это­го века начинают создавать графические портре­ты, не предназначенные для перевода их в живопись. Портретный рисунок становится само­стоятельным жанром.
Блестящее развитие получил карандашный порт­рет во Франции XVI века, в эпоху яркого расцвета национальной французской культуры, снача­ла еще чисто ренессансного, а потом и послеренессансного характера. Это была эпоха Франсуа Рабле, автора «Гаргантюа и Пантагрюэля»; Монтеня, глубокого и оригинального мыслителя, раз­мышлявшего о многих важных, порою тревож­ных вещах; поэтов так называемой Плеяды во главе с тонким лириком Пьером Ронсаром. Имен­но тогда складывались характерные черты того, что потом будет названо «галльским складом ума» — острого, изящного, свободного до дерзо­сти и одновременно знающего цену ясной гар­монии, могущего быть язвительным и не чуждающегося легкой шутки. Это свойство французы обозначают непереводимым словом «esprit»
Отразился этот дух и во французском карандашном портрете, одним из талантливейших мастеров которого был Пьер Дюмустье Старший. Портрет, изображающий его брата, тоже художника, Этьна, сделан в обычной для того времени технике: тонкий рисунок итальянским карандашом оживлен теплым тоном сангины и местами тронут цветными карандашами, так что цвет столько окрашивает, сколько напоминает об иске той или иной детали портрета. Создается впечатление сознательной недоконченности, недосказанности, дающей пищу воображению зрителя. Основной рисунок карандашом тоже подчеркнуто незавершен. Умное лицо с внимательным взором, свободно устремленным куда-то в торону, густые жесткие волосы проработаны тщательно, хотя и безо всякой сухости: контуры не прорисованы резкой линией, а как бы исчеза­ют в полутени. Более легко обозначено подпи­рающее голову кружевное жабо, а шея и плечи намечены еще свободнее. Линии здесь как будто растворяются в фоне. Благодаря такому приему голова молодого человека как бы выплывает из бумаги, формируется на глазах. Это незакон­ченный, тщательно и навсегда закрепленный на холсте облик; в нем есть нечто зыбкое, становя­щееся. Отвечает такому ощущению образа и эмо­циональное состояние портретированного. Он за­думчив, быть может, даже немного печален. Здесь передан уже не только яркий и хорошо очерченный характер, как в портретах раннего Возрождения, но и улавливается внутренняя жизнь, настроение. Так психологический строй образа полностью соответствует формальной структуре листа.
Нужно иметь в виду, что карандашные портре­ты рассчитаны на иной характер восприятия, не­жели портреты живописные. Последние смотрят­ся с определенной дистанции; они своей закон­ченностью отчуждены от зрителя. Карандашный портрет смотрели, держа лист в руках, в интимном общении с образом. Человече­ское изображение возникает перед зрителем в момент, когда из папки извлекается рисунок, возникает как некое зыбкое впечатление, подобное ускользающим образам лирической поэзии.
Такой характер трактовки вызывает много ассо­циаций, заставляет работать воображение, созда­ет ощущение тонкой психологической атмосферы, окутывающей образ. И вместе с тем художник безукоризненно чувствует пластику формы, уме­ло справляется со сложным ракурсом слегка по­вернутой в сторону головы, точно рассчитывает соотношение пятна, рисунка и фона. Вот это со­четание эмоциональной тонкости и формальной сдержанности тоже составляет характерную чер­ту «галльского духа». И вместе с тем в этом портрете, где жизнь души уже вполне ощутима за характерной внешностью, мы можем отметить предвосхищение того расцвета психологизма, ко­торый совершится уже в следующем, XVII столе­тии.

Автор - М. В. АЛПАТОВ

Комментарии

Добавить комментарий

Статьи об искусстве